Путешествие... Путь и шествие...

В слове этом, состоящем из двух других, заключены разом длительность поиска и торжество его завершения. Два времени: долгое, еще не измеренное, и иное, противоположное в своей ясности и краткости, миг — тайного торжества, близости к истинному, скрытому прежде строю вещей.

Путь ― как линия: дороги и сердца на карте руки. Ущелья времени, которое становится ясно видимым, лишь когда ладонь слегка приоткрыта ― подобие черепка, внутренней, испещренной бороздками части сосуда. Обратной стороны, изнанки, хранящей самое сокровенное. Длительности времени, его необходимой протяженности, позволяющей всмотреться в то, что тебя окружает, подойти к некоей точке постепенно, обживая действительность, становясь в ней — не чужим, не изгнанником, но обитателем, осознающим и принимающим все ее законы и правила.

Шествие же ― сияние процессии, итог, исполнение мечты.

Первая часть слова как приготовление, вторая ― обладание: возможность дотронуться, вдохнуть, слиться с тем, что недостижимо было прежде. Поиск — как и во все времена — Чаши Грааля, источника счастья, момента в его совершенной простоте, неискушенности, собранности и — радостное его узнавание: в скрещении линий, пятен, полос света, в расстановке предметов, в фактуре древесной коры и камня. В мелочах — которые мелочи, лишь пока ты не ищешь пути...

Немыслимая скорость нынешнего бытия смещает, стирает прежнее значение этого слова.

В одном фильме — название бесследно стерлось из памяти — герой и героиня спорят о том, лететь ли на самолете или ехать на поезде. «Я выиграю десятки, сотни тысяч секунд!» «А чем ты их займешь?» — отвечает она.

По-старомодному постепенный, «созерцательный» переход от одной точки на карте к другой учит осознанию расстояния, медленному и обдуманному приближению к цели, когда все ей предшествующее ощущаешь, как эхо, — отзвук того, что еще скрыто, не явлено...

Учит терпеливому ожиданию — моря, солнца, оливковых рощ, ради которых созерцаешь в проеме окна бесконечную череду чужих пейзажей, в которых, как точно подметил Набоков, главная черта — «анонимность, невозможность узнать, куда ведет та или иная тропинка»...

Но ведь для кого-то и эти, вожделенные узкие улочки с гирляндами белья, протянутыми над головой пешехода, растворенные двери, ведущие в сердце южного дома, ноздреватые, точно сплетенные из множества отдельных деревьев стволы олив — тоже «анонимны». Присвоение — через чувство родства, а далее — через карандаш или объектив камеры, делает «чужое» — «своим». Умение угадать и увидеть в «чужом» некий узел, точку, на которой держится данный фрагмент бытия, лишает зримое «анонимности», присваивает ему имя — но не вербальное, а иное — дающее о себе знать через устройство кадра, через вертикаль или горизонталь панорамы, через графичность черно-белого снимка, отбрасывающего посредством нивелирования тона случайные детали, через выбор, совершаемый человеческим глазом. Имя — как сосредоточение всех условий появления снимка: кропотливого и вдумчивого отбора или бессознательного доверия моменту, собственному настроению, задающему, как камертон, характер и тон поиска...

Дни бегут, нанизанные чередой — бусин, ракушек, бутылочных осколков, обкатанных волной, утерянных Бог весть когда предметов, которые море обтачивает до неузнаваемости — как скульптор, стремящийся к совершенству сферических форм. Каждое мгновение  обретает ценность, лишь будучи понятым, увиденным, найденным — становясь бусиной на чьем-то пути...

Фотография как путешествие... Творчество как путешествие... Жизнь как путешествие, состоящая из кратких — в несколько шагов — путей, случающихся бесчисленное количество раз за день или долгих, продолжительных, бесконечных — в самом устройстве бытия...

Алексей Коноплев